Эдгар Берроуз - Красный Ястреб [The Red Hawk]

Мы всегда рады, когда приезжают Колрадо, потому что они приносят нам новости о других людях; и мы рады встретить людей Юты, хотя они и не совсем дружественные, убивают всех, кто проходит среди нас, в основном из страха, что они могут быть шпионами, посланными калкарами.

От отца к сыну передается, что не всегда было так, что когда-то люди этого мира безопасно перебирались с места на место, и все тогда говорили на одном и том же языке, но сейчас — все по другому. Калкары посеяли ненависть и подозрительность среди нас, и сейчас мы верим только членам нашего клана и племени.

Колрадо, часто появляющихся у нас, мы можем понять, и они могут понять нас по звучанию некоторых слов и, в основном, по жестам, хотя они говорят на своем собственном языке, который мы понять не можем, за исключением редких отдельных слов, звучащих так же, как наши. Они говорят, что когда последний из калкаров будет сброшен в море, мы должны жить в мире друг другом; но, боюсь, такого никогда не произойдет, так как кто же проживет всю жизнь, не преломив копье или не обагрив свой меч кровью чужака? Могу поклясться, что не Волк; и уж тем более — не Красный Ястреб.

Клянусь Флагом! Я получаю большее удовольствие от встречи с чужаком на узкой тропе, чем от встречи с другом, потому что не могу помериться копьями с другом. Я чувствую, как ветер свистит в ушах, когда Красная Молния мчит на добычу, и сжимаюсь в седле, дрожа от восторга, когда мы схватываемся.

Я — Красный Ястреб. Мне всего лишь двадцать, но свирепые вожди из сотни свирепых кланов склоняют головы по моему желанию. Я Джулиан — двадцатый Джулиан — и с этого года я могу проследить линию моей семьи назад на пятьсот тридцать четыре года, до Джулиана 1-го, родившегося в 1896-м году. От отца к сыну изустно дошла до меня история каждого из Джулианов, и нет ни одного грязного пятна на щите ни одного из них в этом длинном ряду; и уж тем более не запятнает этот щит Джулиан 20-й.

От пяти лет до десяти слово за словом, так же как до меня и мой отец, я учил деяния моих предков и впитывал ненависть к калкарам и племени Ор-тиса. Это, вместе с верховой ездой, было моей школой. От десяти до пятнадцати я учился владеть копьем, мечом и ножом, и на шестнадцатый день рождения имел право поехать с остальными мужчинами — я стал воином.

Когда я сидел здесь в этот день, глядя вниз на землю проклятых калкаров, моя память унесла меня в дни пятнадцатого Джулиана, которого калкары гнали через пустыню и через эти горы, в долину, всего за сотню лет до того, как я родился. Я повернулся к Волку и показал вниз, на зеленые побеги на отдаленных холмах и дальше, где лежал загадочный океан.

— Сто лет они держат нас здесь, — сказал я. — Это слишком долго.

— Слишком долго, — согласился Волк.

— Когда закончится сезон дождей, Красный Ястреб поведет своих людей в землю изобилия.

Гора вскинул свое копье и яростно потряс им по направлению к долине, лежащей внизу. Скальп, привязанный рядом с металлическим наконечником, развевался на ветру.

— Когда закончится сезон дождей! — закричал Гора. Его дикие глаза горели огнем фанатизма.

— Зеленые побеги покраснеют от их крови! — воскликнул Гремучая Змея.

— От наших клинков, а не ртов, — сказал я и повернул Красную Молнию на восток.

Койот засмеялся и остальные присоединились к нему, когда мы спускались вниз по холму, направляясь к пустыне.

Вечером следующего дня показались наши вигвамы, поставленные рядом с желтым потоком реки. Пятью милями раньше мы увидели несколько дымков, поднимающихся с холма к северу от нас. Они сообщали, что несколько всадников прибыло с запада. Они говорили, что наша стража не дремлет и все, без сомнения, было нормально.

По моему сигналу мои воины выстроились в две прямые линии, пересекающиеся в центре. Через мгновение появился новый дымовой сигнал, информируя лагерь, что приближаются друзья, и что наш сигнал прочтен правильно.

Наконец, с дикой скоростью, вопя и размахивая копьями, мы подлетели к вигвамам. Собаки, дети и рабы на всякий случай спрятались, собаки лаяли, дети и рабы визжали и смеялись. Когда мы соскочили с седел рядом с нашими вигвамами, рабы принялись подхватывать узду наших лошадей, собаки завиляли хвостами, приветствуя нас, а дети налетели на своих отцов, дядь, братьев, требуя новостей о поездке или рассказа о схватке или погоне. Затем мы приветствовали наших женщин.

У меня не было жены, но у меня была мать и две сестры; я обнаружил их ожидающими меня в высшем вигваме, сидящих на низких скамьях, укрытых, как и пол, теплыми одеялами, которые наши рабы вязали из шерсти овец. Я опустился на колени, взял мать за руку и поцеловал ее, затем я поцеловал ее в губы. Таким же образом я приветствовал сестер, начиная со старшей.

Это у нас привычка; но, кроме того, это еще и удовольствие, потому что мы уважаем и любим наших женщин. Даже если бы это было не так, мы все равно делали бы вид, так как калкары поступают наоборот. Они — грубияны и свиньи.

Мы не позволяли нашим женщинам подавать голос в советах мужчин, но никто больше их не влияет на наши советы, даже оставаясь в других вигвамах. Необычно было бы увидеть мать среди нас; она не подает голоса в совете между сыновьями и отцом, но она делает это через любовь и уважение, которыми окружена, а не через брань и скандалы.

Они чудесны — наши женщины. Ради них и ради Флага мы сражаемся по всему миру более трехсот лет. Это ради них мы пойдем вперед и сбросим врагов в море.

Пока рабы приготовляли вечернюю еду, я беседовал со своей матерью и сестрами. Мои два брата, Стервятник и Дождевое Облако, тоже лежали у ног матери. Стервятнику было восемнадцать, отличный воин, подлинный Джулиан.

Дождевому Облаку исполнилось шестнадцать, и он был самым красивым существом, которое я когда-либо видел. Он только что стал воином, но настолько приятным и достойным любви, что возможность распоряжаться чужими человеческими жизнями казалась для него неподходящим занятием; однако он был Джулиан, и альтернативы не было.

Все любили его и уважали, хотя он никогда не отличался особой ловкостью владения оружием, правда, он владел им не хуже других; его уважали за то, что он был смелым, и что он готов был сражаться так же бесстрашно, как и любой из нас, даже если он и не был приспособлен к этому. Я лично считал Дождевое Облако смелее себя самого, потому что знал: он отлично выполняет дело, которое ненавидит, в то время как я делаю дело, которое люблю.

Стервятник напоминал меня внешним видом и любовью к крови, так что мы оставляли Дождевое Облако дома — охранять женщин и детей, что не было презираемым делом, это было самой святой и почетной миссией, и мы шли вперед и воевали, когда было с кем, а когда не было — отправлялись дальше и искали схватки. Как часто я высматривал следы у наших безбрежных границ, выискивая следы чужого всадника, с которым я смогу скрестить свое копье!